Виртуальный музей Веры Варсанофьевой. Печора.
Летом 1917 года Вера Варсанофьева едет на Тиман, это граница Архангельской области и республики Коми, русский север. Строго говоря, это еще не совсем Печора. И все же… Задача экспедиции — изучение геологического строения и поиск полезных ископаемых в бассейне реки Цильма. С Тиманского кряжа эта небольшая речушка начинает свой путь к реке Печоре. Так же как молодой геолог Вера Варсанофьева начинает здесь путь в свой Печорский край. В составе экспедиции 24 человека, руководитель — Александр Александрович Чернов.
К Чернову, а точнее к его «барышням» отнеслись с подозрением, говорили, что «толку здесь точно не будет». Впрочем, эта точка зрения преобладала у русских поселенцев. Зыряне и самоеды, коренные печорцы, смотрели на вопрос иначе.
Летом 1917 года Вера Варсанофьева едет на Тиман, это граница Архангельской области и республики Коми, русский север. Строго говоря, это еще не совсем Печора. И все же… Задача экспедиции — изучение геологического строения и поиск полезных ископаемых в бассейне реки Цильма. С Тиманского кряжа эта небольшая речушка начинает свой путь к реке Печоре. Так же как молодой геолог Вера Варсанофьева начинает здесь путь в свой Печорский край. В составе экспедиции 24 человека, руководитель — Александр Александрович Чернов.
К Чернову, а точнее к его «барышням» отнеслись с подозрением, говорили, что «толку здесь точно не будет». Впрочем, эта точка зрения преобладала у русских поселенцев. Зыряне и самоеды, коренные печорцы, смотрели на вопрос иначе.
Варсанофьева работает уже самостоятельно. Ее направления — река Косма (приток Цильмы) и впадающие в нее Песчанка с Кузнечихой. В помощь ей наняты несколько рабочих, чаще всего она ездит с самоедом (ненцем) Андреем Выучейским. Новая для Веры культура, новый жизненный уклад. Варсанофьева фиксирует: фамилии Выучейский и Хатанзейский — две самые распространенные в Усть-Цилемской волости самоедские фамилии. По сути они являются переделанными на русский лад названиями древних родов этого народа. В начале ХХ века самоеды русского севера семимильными шагами идут к ассимиляции с пришлым русским населением. В большинстве своем они отлично знают русский язык, Варсанофьева пишет, что Андрей Выучейский даже дома, с женой и детьми, разговаривает на русском. Он грамотен, у него есть в деревне изба, но при этом предпочитает весь год проводить на рыбалке и охоте. Пообщавшись с Варсанофьевой Андрей решает, что геолог — очень подходящая для самоеда профессия, с одной стороны она подразумевает образование, с другой — кочевой образ жизни. Говорит «хорошо будет, если младшая дочь Веронья станет анжинеркой».
Экспедиция началась в июле. Это красивое, но очень непростое время года для Тиманского кряжа. Главная беда — насекомые.
Экспедиция началась в июле. Это красивое, но очень непростое время года для Тиманского кряжа. Главная беда — насекомые.
Страница из тиманского дневника Веры Варсанофьевой. 1917 год. РГАЭ
Ни о каких репеллентах в начале ХХ века речь еще не шла...
Фото из открытых источников
Страницы из тиманского дневника Веры Варсанофьевой.
1917 год. РГАЭ
В лодке и на стоянках разводили дымокуры, небольшие костерки, которые дают много едкого и густого дыма. Но при работе на геологических обнажениях по берегам рек, записи данных и измерениях, которые Варсанофьева делала горным компасом, спасения не было. Мошки и комары облепляли руки, забивались в рукава и сапоги, лезли под накомарник. В один из дней Вава запишет:
…Борьба с мошками до того меня утомила, что я, против обыкновения, рада была поскорее забраться под кисейный полог и протянуться на своей мягкой оленьей «постели». Я чувствовала себя более усталой, чем после переходов в 30 и 40 верст, которые мне приходилось делать в горных местностях, и не могла даже наслаждаться красотою огненного вечернего неба. Но постепенно прохлада душистого воздуха, напоенного ароматом разогревшихся за день сосен, тишина замирающего на ночь леса и мелодичное, однообразное журчание воды на порогах, оказали свое чарующее и успокаивающее действие, и я заснула с ощущением полного удовлетворения и покоя… («Очерки Тимана», Москва, 1922 год)
…Борьба с мошками до того меня утомила, что я, против обыкновения, рада была поскорее забраться под кисейный полог и протянуться на своей мягкой оленьей «постели». Я чувствовала себя более усталой, чем после переходов в 30 и 40 верст, которые мне приходилось делать в горных местностях, и не могла даже наслаждаться красотою огненного вечернего неба. Но постепенно прохлада душистого воздуха, напоенного ароматом разогревшихся за день сосен, тишина замирающего на ночь леса и мелодичное, однообразное журчание воды на порогах, оказали свое чарующее и успокаивающее действие, и я заснула с ощущением полного удовлетворения и покоя… («Очерки Тимана», Москва, 1922 год)
Северный олень. Фото: Владислав Костылев
Общаясь с самоедами Варсанофьева узнает про некий «падун» — водопад — на реке Мутной. Никто из русских его не видел, потому что подняться к нему по реке невозможно, русло перегораживают завалы, а идти верхами далеко и опасно. Водораздельные пространства Тимана крайне сложны для ориентирования: леса, болота, отсутствие обзорных точек и очень смазанная линия водоразделов. У всех на слуху истории, про девушку, которая плутала 12 дней и чуть не умерла от голода, и про писаря со станции Валс, который пошел на охоту и пропал на 9 дней. Обоих спасли самоеды, русские поисковые операции заканчивались плутанием самих спасателей. Варсанофьева загорается идеей увидеть падун на Мутной и первой сделать его геологическое описание. Эта экскурсия становится для Вавы самой яркой страницей Тимана, хотя никакого экстрима и не случается.
Летом 1918 года поехать на Тиман со старой командой у Веры не получается: тяжело болеет отец, она остается в Москве с родителями. В стране идет гражданская война, плохо с продуктами, дефицит дров, множество нервирующих слухов. Вера Александровна становится главным кормильцем в семье. Теперь она преподает не только на Высших женских и Пречистенских рабочих курсах, но и в Тверском пединституте, а также политехе и пединституте Иваново-Вознесенска. Кроме того, как лектор политпросвета выступает в военных частях Твери и Смоленска. Но летом все-таки вырывается «в поле».
В 1919 году это Ока, сбор фауны юрского периода с Марией Шульгой-Нетеренко, в 1920-м, уже с Татьяной Добролюбовой они исследует каменноугольные известняки по Москва-реке от Можайска до Звенигорода. На север удается вернуться только в 1921 году, но зато уже всерьез и надолго.
Молодой лектор В.А. Варсанофьева, 20-е годы. РГАЭ
Северная научно-промысловая экспедиция направляет в Верховья Илыча (тогда говорили и писали «Ылыч») геологический отряд под руководством А. А. Чернова: Вера Варсанофьева, Татьяна Добролюбова, Елизавета Сошкина, Мария Шульга-Нестеренко. Места глухие и неизведанные. В последний (а заодно и в первый) раз геологи были там в 40-х годах XIX века. Многие участки территории, на которую приехала группа Чернова, в 1921 году не имели никаких карт, и чтобы начать работу нужно было в первую очередь решать эту проблему. Денег на специалиста по инструментальной съемке местности работодатель не выделил. Снимали своими силами, используя компас и глазомер, а при нанесении на карту горных хребтов еще и буссоль.
Основную нагрузку по картированию горной части района взяла на себя Варсанофьева. Пока группа работала вдоль русла Илыча и Егра-Ляги, она поднималась на окружающие вершины: Кожим-из, Кычиль-из, Эбель-из, Кос-из, Петруль-из, Малый Болвано-из, Большой Болвано-из, Шижим-из, Нерим-из и Парус-из. Дорог нет. Основными транспортными артериями служат реки, но двигаться по ним приходится против течения. Притоки Илыча в большинстве своем для лодок непроходимы, и в маршруты геологи ходят пешком, неся на себе провиант, геологические коллекции и инструменты. О съемке на телефон речь в те годы, естественно, не шла, да и фотоаппараты были еще очень тяжелыми и громоздкими. Местность Варсанофьевой зарисовывала.
Вера Варсанофьева с проводниками. Северный Урал, 20-е годы ХХ века.
Архив Коми НЦ УрО РАН
Вера много ходит «верхами», то есть по водораздельным частям горных хребтов. Именно здесь она понимает, что для передвижения выше границы леса оптимально использовать нарты, как это делают оленеводы. Главное знать места их стоянок, уметь договариваться и держать в голове сроки. Запрягать оленей для дальних поездок на севере начинают только после Ильина дня (2 августа): у животных заканчивается линька, кроме того, спадает жара, первыми заморозками прибивает мошку и оводов.
Вера Александровна легко знакомиться и быстро сходится с оленеводами, ее оружие — искренний интерес к их жизни, умение слушать и абсолютное отсутствие высокомерия. Не стоит так же сбрасывать со счетов обаяние Варсанофьевой и ее яркую красоту. По северным меркам она высокая, а главное очень осанистая и фигуристая. На Печоре про нее говорят «видная».
Вера Александровна легко знакомиться и быстро сходится с оленеводами, ее оружие — искренний интерес к их жизни, умение слушать и абсолютное отсутствие высокомерия. Не стоит так же сбрасывать со счетов обаяние Варсанофьевой и ее яркую красоту. По северным меркам она высокая, а главное очень осанистая и фигуристая. На Печоре про нее говорят «видная».
Варсанофьева обзаводится знакомыми среди оленеводов, узнает места их летних стоянок, выясняет, что расплачиваться здесь нужно не деньгами, а сукном, пестрыми тканями, платками и маслом. В 1921 году, к слову, в ходу была соль. Эту валюту рекомендовал Чернову председатель усть-сысольского исполкома. Деньги после нескольких лет гражданской войны никого не интересуют, а соль постоянно нужна для хранения дичи и рыбы. Чернов взял с собой сразу 100 пудов, а это, на секундочку, 1638 кг. Тяжелая валюта.
В 1921 году оленевода с нартами удалось нанять только на четыре дня, все остальные экскурсии Веры Александровны были пешими. Зато нарты пришлись как раз на Мань-Пупу-Нёр (тогда эту горы называли Болвано-из):
19 августа (1 сентября). По мягкому мшистому лесу, по пням и поваленным кедрам, по высохшим руслам ручьев мчались мы на своих неутомимых оленях, и все без отдыха. Зашло солнце, когда мы начали подниматься к склону Болвана. Стало темнеть, а мы все пытались взлететь в воздух, то глубоко ныряя, то склоняясь в одну, то в другую сторону на своих волшебных нартах. Страшно и таинственно как в сновидениях было это путешествие в ночной тьме глухого леса.
20 августа (2 сентября). Встали в 5 часов до восхода солнца и поехали на вершину Болвана. Были чудные моменты лилово-розовых освещенных вершин, золотых зарослей березняка, ярко-красных пятен ерника (карликового кустарника — прим. С. Логинова) на фоне белого ягеля. Болваны стояли таинственные и непроницаемые. На вершине мы увидели оленей и попытались искать путь на Большую дорогу, идущую по восточному слону горы (противоположному Болванам), на перевале нас захватили облака, дул резкий, пронизывающий ветер… (записная книжка № 2 за 1921 год, РГАЭ)
В 1921 году оленевода с нартами удалось нанять только на четыре дня, все остальные экскурсии Веры Александровны были пешими. Зато нарты пришлись как раз на Мань-Пупу-Нёр (тогда эту горы называли Болвано-из):
19 августа (1 сентября). По мягкому мшистому лесу, по пням и поваленным кедрам, по высохшим руслам ручьев мчались мы на своих неутомимых оленях, и все без отдыха. Зашло солнце, когда мы начали подниматься к склону Болвана. Стало темнеть, а мы все пытались взлететь в воздух, то глубоко ныряя, то склоняясь в одну, то в другую сторону на своих волшебных нартах. Страшно и таинственно как в сновидениях было это путешествие в ночной тьме глухого леса.
20 августа (2 сентября). Встали в 5 часов до восхода солнца и поехали на вершину Болвана. Были чудные моменты лилово-розовых освещенных вершин, золотых зарослей березняка, ярко-красных пятен ерника (карликового кустарника — прим. С. Логинова) на фоне белого ягеля. Болваны стояли таинственные и непроницаемые. На вершине мы увидели оленей и попытались искать путь на Большую дорогу, идущую по восточному слону горы (противоположному Болванам), на перевале нас захватили облака, дул резкий, пронизывающий ветер… (записная книжка № 2 за 1921 год, РГАЭ)
Наверное, это самые счастливые годы в жизни Варсанофьевой. Она полна сил, планов, энергии и веры в светлое будущее. Мир вокруг велик и прекрасен, коллеги-друзья зовут ее Вик и даже неожиданный арест на пристани Усть-Кулома — не более чем нелепое недоразумение…
Тысяча девятьсот двадцать пятый год становится для Варсанофьевой знаковым и переломным. Из молодого специалиста она окончательно переходит в разряд серьезных самостоятельных единиц. Об этом свидетельствуют должность заведующей кафедры в московском педагогическом институте и предложение, поступившее ей от Геологического комитета: возглавить систематическую съемку 124 листа Общей Геологической карты СССР. Северный Урал. Верховья Лозьвы, Сосьвы и Печоры. Огромная работа на несколько лет.
Теперь уже Вера Александровна ездит со своими учениками — студентами и аспирантами. Свои правила, свои традиции, свои люди. Варсанофьева ненавидит рутину и скуку. И вот уже подъем по рекам против течения, обычно такой тяжелый, нудный и утомительный превращается в путешествие отважной флотилии, где Вера Александровна адмирал, а геологи-аспиранты могут дослужиться до звания капитана и вырезанного из бересты ордена. По вечерам у костра принято читать стихи и пересказывать книги. Под звездами Северного Урала молодой Пиотровский рассказывал «Детей капитана Гранта», а Варсанофьева «Дочь Монтесумы», одну из любимых книг своего детства. Не молчат и проводники, они рассказывают легенды своих народов. Варсанофьева есть Варсанофьева. Слушает с открытым сердцем и распахнутыми глазами. Записывает услышанное, понимая, что культура коренных народов Урала — остяков, вогулов, самоедов, зырян — неудержимо уходит.
ФРАГМЕНТ ИЗ КНИГИ «ДОЧЬ МОНТЕСУМЫ». АУДИО →
ФРАГМЕНТ ДРЕВНЕЙ МАНСИЙСКОЙ СКАЗКИ В СТИХОТВОРНОМ ИЗЛОЖЕНИИ В.А. ВАРСАНОФЬЕВОЙ→
ФРАГМЕНТ ИЗ КНИГИ «ДОЧЬ МОНТЕСУМЫ». АУДИО →
ФРАГМЕНТ ДРЕВНЕЙ МАНСИЙСКОЙ СКАЗКИ В СТИХОТВОРНОМ ИЗЛОЖЕНИИ В.А. ВАРСАНОФЬЕВОЙ→